Первая мировая торговая война

На фоне известных событий с пандемией и карантином торговая война США и Китая отошла на второй план. Однако эта проблема гораздо серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Позволю себе утверждать, что мировые торговые (и как следствие фискальные) дисбалансы — это ключевая проблема мировой экономики как минимум на ближайшие 10 лет.

С моей точки зрения, то что мы сейчас наблюдаем, это системный кризис Рикардианской модели международного разделения труда. Этот кризис никуда не денется, и не важно, кто займет президентский пост в Белом доме — демократы или республиканцы. В 20 или 24 году (или даже в 28-м). С дисбалансом мировой торговли надо что-то делать, иначе рано или поздно ситуация окончательно выйдет из-под контроля, и это вряд ли кому-то понравится.

Начнем с того, что попробуем разобраться, как мы докатились до жизни такой...

Теория сравнительного преимущества: почему ей место в музее

Начнем с того, что автор этой теории, Давид Рикардо, вообще-то современник Наполеона, то есть жил и работал примерно 200 лет назад. Лишь немногим позже Адама Смита — первопроходца экономики в современном понимании этого слова.

Собственно, принцип сравнительного преимущества был сформулирован в 1817 году. Конечно же, для своего времени работы Рикардо были передним краем науки, однако неужели кто-то всерьез полагает, что с тех пор ничего не изменилось?

Но я забегаю вперед. Давайте сначала кратко про основные идеи теории. Предположим, есть 2 страны, каждая из которых может выпускать 2 товара. Ну, например, в духе начала 19 века пусть это будут Португалия и Англия, а товарами будут вино и ткань.

Допустим в Португалии можно произвести за год 8 000 литров вина, наняв для этого 80 работников, а для производства такого же количества вина в Англии потребуется 200 работников. Также предположим, что в Португалии можно произвести 4 000 метров ткани в год, используя труд 40 работников, а в Англии для той же цели понадобится 50 работников.

Производительность труда в стране 1 и стране 2

К сожалению таблица не влезает на ваш экран. Попробуйте перевернуть телефон горизонтально или откройте страницу на десктопе.

Можно видеть, что Португалия имеет преимущество и в производстве вина, и в производстве ткани. Каким будет оптимальное решение по разделению труда?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нам так или иначе придется ввести какое-то представление об относительной ценности вина и ткани. Иначе задача не имеет решения, потому что нельзя ответить на вопрос, что лучше, 100 метров ткани или 100 литров вина?

Очень странно, но этот аспект модели часто упускается из виду. А ведь может быть и такая история, что обоим странам выгодно выпускать вино (если оно очень ценно) или, наоборот, ткань (если ценна она).

Итак, допустим, потребители, составляющие рынок обоих стран, сходятся на том, что обмен 20 метров сукна на 15 литров вина — это равноценная замена. Ну или другими словами скажем: 1 литр вина стоит 100 монет серебром, а 1 метр ткани стоит 75 таких же монет.

Предположим, что некоторый отдельно взятый предприниматель решает, чем ему заняться, производством ткани или производством вина. Для этого он сравнивает предполагаемый результат той и другой деятельности.

Ожидаемый результат

К сожалению таблица не влезает на ваш экран. Попробуйте перевернуть телефон горизонтально или откройте страницу на десктопе.

Вывод Рикардо: всем предпринимателям Португалии выгодно заниматься производством вина, а всем предпринимателям Англии выгодно заниматься производством ткани. Это даст максимальную отдачу как для первых, так и для вторых.

Эта идея интуитивно понятна на бытовом уровне: нейрохирургу не выгодно самому мыть полы в операционной, а лучше сосредоточиться на своем деле, а для мытья полов найти кого-то еще.

Всё, конечно здорово, однако вам не кажется, что мы что-то не учли? Так оно и есть — модель Рикардо, явно или не очень, подразумевает ряд совершенно нереалистичных допущений. Рассмотрим наиболее одиозные:

Допущение 1. Внутри государств факторы производства абсолютно мобильны. Выше мы предполагали, что предпринимателям нет никакой разницы заниматься вином или тканью. Они могут делать выбор совершенно произвольно, а потом еще совершенно свободно переключаться между родами деятельности.

Наверное, в конце 18 и начале 19 века такой подход имел право на жизнь. Принято говорить, что в то время подавляющее большинство трудящихся было занято в сельском хозяйстве, однако это не совсем так. Крестьяне по факту представляли некоторую универсальную рабочую силу. Они не только сами сеяли и пахали, но и сами строили себе дома, сами себе готовили, да и развлекали себя тоже сами. В этом плане они действительно были очень мобильны, в смысле того, что им было всё равно, чем заниматься.

Вообще, во времена Рикардо в толковых словарях даже не было такого слова безработица. Оно начало там появляться только в конце 19-го века. Понятно, что универсальная рабочая сила не может быть безработной. Крестьяне могут просто жить натуральным хозяйством, как говорится, “с земли”. Да, земли может на всех не хватать, но это уже другая история, не про безработицу.

Ожидать такой же мобильности сейчас, это все равно, что утверждать, что работники, сокращенные на автозаводе GM, после небольшой переподготовки могут пойти работать программистами в Гугл. Плюс еще Гугл их встретит с распростертыми объятьями.

Та же бесконечная мобильность ожидается и от физического капитала. Доменную печь в этой модели можно мгновенно переналадить на выпечку пирожков. Это до обеда, а после обеда на производство аспирина или контента для соцсетей — что лучше зайдет.

Допущение 2.Факторы производства абсолютно статичны — они не учатся и не деградируют. На самом деле, даже в нашем примере, чем больше трудящиеся Португалии делают вина, тем больше они приобретают в этом деле опыта и тем более эффективны они становятся. Трудящиеся Англии наоборот, погрузившись в производства ткани, всё больше отдалятся от технологии виноделия.

В итоге, если в некоторый момент кто-то решит попробовать заняться в Англии виноделием, то обнаружит, что, вообще-то, некого взять на работу. Все уже забыли, что это такое. А если вдруг с тканью дела не заладятся? Возвращаться к вину уже будет поздно, поезд ушел.

Вообще, теория Рикардо не задает важного вопроса: а откуда, собственно, берется преимущество? В этой модели оно просто есть, задано свыше. Ладно, допустим, в случае с вином дело в климате, но преимущество по тканям откуда?

На самом деле, источник преимущества это, в первую очередь, наработанная компетенция. А чтобы в каком-то деле была компетенция, надо этим делом заниматься. Так постепенно относительное преимущество может превратиться в абсолютное, а абсолютное в недостижимое. Разумеется, тот же процесс может идти и в обратную сторону.

Допущение 3. Рынки обладают бесконечной емкостью. В рамках этой модели можно производить сколько угодно вина и сколько угодно ткани — никогда не наступит такого момента, что рынок просто заполнится и все.

Нереалистичность этой предпосылки особенно очевидна с продуктами питания. Ведь как ни старайся, а больше определенного количества вина не выпьешь, даже если наливают бесплатно.

Теперь представим совместное нарушение допущений 2 и 3. Допустим, что благодаря техническому прогрессу для удовлетворения всего мирового спроса на вино стало достаточно 10% трудоспособного населения Португалии. Что делать остальным 90%? Идти ткани производить? Но ведь они уже давно разучились.

Аналогичная история может случиться и без прогресса, если, например, все потребители решат вести здоровый образ жизни и резко сократят свое потребление вина. В мире Рикардо такого случиться тоже не может. У него рынки находятся в равновесии и ничто их не может из этого равновесия вывести.

Приложение к системе США – Китай

А теперь вернемся из 19 века в 21 и попробуем учесть соображения, высказанные выше. Хотя бы в общих чертах. Представим опять есть 2 страны, теперь уже США и Китай. Но теперь эти страны могут производить 3 вида продукции: кроссовки, компьютеры и самолеты.

Предположим, в момент времени ноль относительное преимущество по кроссовкам на стороне Китая, а относительное преимущество по компьютерам и самолетам на стороне США. По Рикардианской модели оптимальное решение со стороны США перенести всё производство кроссовок в Китай, а в США сконцентрироваться на производстве компьютеров и самолетов.

Однако в жизни допущения модели по факту не выполняются:.

Допущение 1. США: те люди, которые работали на производстве кроссовок и потеряли работу, не могут найти работу в производстве компьютеров или в самолетостроении. Там их навыки не нужны. Они сильно опускаются по социальной лестнице, некоторые годами остаются безработными. Для многих потеря работы — стресс на всю жизнь, от которого они уже не смогут оправиться. Запускается цепочка бедности — их дети не могут получить хорошее образование, районы, в которых они живут, превращаются в гетто.

Китай — всё наоборот. Запускается цепочка богатства. Люди, которые заработали копеечку, работая на пошиве кроссовок, могут дать детям лучшее образование. Районы, в которых они живут, становятся меньше похожи на трущобы.

Допущение 2. Чем больше китайцы делают кроссовок, тем лучше они в этом разбираются и тем меньше им нужны заокеанские партнеры. Возврат производства обратно в США становится всё более туманной перспективой.

Китайское преимущество в пошиве кроссовок из относительного превращается в абсолютное, причем величина этого преимущества становится всё больше и больше.

Допущение 3. Через какое-то время весь рынок заполняется китайскими кроссовками. Всё производство обуви в США умирает. При этом ёмкости рынка недостаточно, чтобы загрузить абсолютно всех свободных китайцев. Ведь у людей всего по 2 ноги и кроссовок им нужно ограниченное количество.

Это означает, что существенная часть рабочей силы по-прежнему остается свободна. При этом, благодаря общему повышению уровня жизни за счет экспорта кроссовок, качество этой рабочей силы уже заметно возросло и эти люди уже могут выполнять более сложные задачи.

Это означает, что теперь Китай, в дополнение к абсолютному преимуществу по кроссовками, имеет и относительное по компьютерам. Вся история повторяется, только теперь уже работу теряют американские работники микроэлектронной промышленности. Китай постепенно приобретает абсолютное преимущество и в электронике тоже.

Да, на случай, если кто не знает, напомню, что айфоны производятся на мощностях тайваньской компании Foxconn (это псевдоним, настоящее название Hon Hai Precision Industry Co. Ltd), которая работает на подряде у Apple.

Работники авиационной промышленности начинают нервничать, потому что у них возникает ощущение, что они следующие. Многим начинает казаться, что тут что-то не так.

На этом фоне не удивительно, что к власти приходит не совсем конвенциональный президент, которые обещает вернуть производство обратно в США и сделать Америку снова великой.

А в чём, собственно, проблема?

Проблема в том, что, теряя производство, США всё больше и больше увеличивали свой торговый дефицит с Китаем.

В нашей упрощенной модели в момент времени ноль, когда начался перенос производства кроссовок, США, в обмен на кроссовки, могли предложить компьютеры и самолеты. После того, как произошла вторая волна переноса, то остались только самолеты. Однако одних самолетов недостаточно, и в итоге торговый дефицит начинает нарастать. А как можно покрывать постоянный торговый дефицит? Только за счет наращивания долга.

Собственно, вот отсюда и получается знаменитый американский госдолг, который на момент написания статьи перевалил за 27 триллионов долларов. Тут даже дело не в астрономической цифре самого долга, а в том, что он постоянно растет. То есть если бы долг оставался стабильным, ну или хотя бы стабильным, как процент от ВВП, это все было бы полбеды, но он продолжает расти, а главная причина роста — дефицит торгового баланса.

Вообще, последний раз положительный торговый баланс США имели в 1975 году, 45 лет назад. Параллельно вывод производства в страны с дешевой рабочей силой приводит к тому, что останавливается рост зарплат. Сейчас реальные зарплаты в США находятся на том же уровне, что и в 70-е годы. Даже немного ниже.

Некоторые теоретики неоклассической экономики утверждали (да и продолжают утверждать), что в деиндустриализации нет ничего плохого. Просто на смену индустриальной экономике прошлого приходит постиндустриальная экономика будущего, которая производит свои постиндустриальные ценности (например, ролики с котиками на Ютьюбе).

Однако такое видение не может объяснить многолетнего торгового дефицита. Если постиндустриальное общество — это действительно следующая ступень развития, то тогда почему импорт индустриальных товаров не компенсируется равным по величине экспортом постиндустриальных услуг?

Более того, я не зря постоянно упоминаю производство самолетов. Дело в том, что этот вполне себе индустриальный товар представляет собой крупнейшую статью высокотехнологичного экспорта из США в Китай. При этом, вообще-то, Китаю не нужен Google (у них есть Baidu), не нужен Фейсбук (у них есть WeChat и Weibo), не нужен Amazon (есть Alibaba). Вот чего у Китая нет, так это своих самолетов. Пока что нет.

В 19 веке, во времена Рикардо, Великобритания уже сталкивалась с проблемой торгового дефицита с Китаем, и тогда этот вопрос удалось решить при помощи опиумной войны. Однако так как современный Китай имеет ядерное оружие, то военное решение это уже не опция. Остается только война торговая.

Ну и конечно, война по доверенности: всякие белые зонтики в Гонконге и прочие уйгурские сепаратисты.

Республиканцы против демократов.

В чём причина глубокого раскола между республиканцами и демократами? На мой взгляд, в том, что среди демократов слишком много теоретиков, которые изучили теорию Рикардо по учебнику Самуэльсона и считают, что это залог успеха. Что дерегуляция и приватизация — это лучшее решение любых вопросов, всегда и везде.

Вообще, возникает впечатление, что в США одна партия отвечает за риторику, а другая за реальную политику. То, что американские теоретики рекомендуют для других стран (через МВФ и Всемирный банк), это почти наоборот от того, что реально делается внутри страны.

Республиканцы, и в частности Трамп, — это практики. Трамп, может быть, и не профессор в Гарварде, но он практикующий миллиардер. Тем более он сделал деньги на строительстве и понимает, что успешный подрядчик может вообще всё раздать на субподряд и не делать ничего. Однако в один прекрасный день он поймет, что больше не нужен. Чтобы этого не произошло, надо хоть что-то делать и что-то уметь, а не просто посредничать.

Избиратели республиканцев — это те люди с конвейера GM, которые в итоге остались без работы, потому что производство переехало в Корею и Мексику. Теоретически они должны были получить постиндустриальные специальности (например, инстаграм-блогеров) и быть довольными. Однако по факту опускаются всё ниже и ниже и держатся, по большей части, за счет потребительских кредитов.

Выводы

• Торговые дисбалансы — это главная проблема и главный риск мировой экономики в обозримом будущем.
• Дисбаланс в торговле ведет к фискальному дисбалансу, который в итоге ведет к нарастающим долгам так называемых “богатых” стран перед так называемыми “бедными”.
• Дисбалансы возникли из-за фундаментальной проблемы — применения крайне несовершенной теории сравнительных преимуществ Рикардо.
• Независимо от того, кто будет управлять США, торговый дефицит — это проблема, которую надо будет решать. Сама по себе она не исчезнет.
• Видимо, единственное решение (поскольку военное вряд ли возможно) — это возвращение производства обратно в США. Правда, конкретную форму этого процесса предугадать трудно.

Приложение: вам слово мистер Кейнс

Вот что написал о теории Рикардо самый влиятельный экономист 20 века, Джон Мейнард Кейнс:

“Полнота победы рикардианской теории — явление весьма любопытное и даже загадочное. Связано это с тем, что теория Рикардо во многих отношениях весьма подошла той среде, к которой она была обращена. Она приводила к заключениям, совершенно неожиданным для неподготовленного человека, что, как я полагаю, только увеличивало ее интеллектуальной престиж. Рикардианское учение, переложенное на язык практики, вело к суровым и часто неприятным выводам, что придавало ему оттенок добродетели. Способность служить фундаментом для обширной и логически последовательной надстройки придавала ему красоту.

Властям импонировало, что это учение объясняло многие проявления социальной несправедливости и очевидной жестокости как неизбежные издержки прогресса, а попытки изменить такое положение выставляло как действия, которые могут в целом принести больше зла, чем пользы. То, что оно оправдывало в определенной мере свободную деятельность индивидуальных капиталистов, обеспечивало ему поддержку господствующей социальной силы, стоящей за власть предержащими.

Однако, хотя сама доктрина в глазах ортодоксальных экономистов не подвергалась до последнего времени ни малейшему сомнению, ее явная непригодность для целей научных прогнозов значительно подорвала с течением времени престиж ее адептов. Профессиональные экономисты после Мальтуса оставались явно равнодушными к несоответствию между их теоретическими выводами и наблюдаемыми фактами. Это противоречие не могло ускользнуть от рядового человека; не случайно он стал относиться к экономистам с меньшим уважением, чем к представителям тех научных дисциплин, у которых теоретические выводы согласуются с данными опыта.

Корни прославленного оптимизма традиционной экономической теории, приведшего к тому, что экономисты стали выступать в роли Кандидов, которые, удалившись из мира для обработки своих садов, учат, что все к лучшему в этом лучшем из миров, лишь бы предоставить его самому себе, лежат, на мой взгляд, в недооценке значения тех препятствий для процветания, которые создаются недостаточностью эффективного спроса. В обществе, которое функционировало бы в соответствии с постулатами классической теории, действительно была бы налицо естественная тенденция к оптимальному использованию ресурсов. Весьма возможно, что классическая теория представляет собой картину того, как мы хотели бы, чтобы общество функционировало. Но предполагать, что оно и в самом деле так функционирует, значит оставлять без внимания действительные трудности.”